Ух, как гребли матросы — в дугу сгибались ясеневые весла. Догребли и выскочили на палубу — кто первый? Но Кубиков, первым пробившийся к распахнутой взрывом горловине, тут же отпрянул назад.
— Хлор, братцы, — прохрипел он и, чихая и кашляя, на корточках пополз в сторону.
Рябинин не сразу разрешил матросам спуститься внутрь подлодки. Первый отсек, куда они попали, оказался боевой рубкой; здесь было много приборов, штурвалов, сверкали никелем и линзами перископы. Рябинин направился в нос подлодки, повсюду натыкаясь на трупы. По всему было видно, что смерть не застала немецких матросов где попало. Нет, они, казалось, спали мирным глубоким сном. Некоторые лежали в койках, укрытые одеялами, другие, должно быть, настолько утомились, что усталость свалила их прямо на жесткие рундуки. Но видеть их распухшие синие лица, задевать в темноте свисающие с коек руки было жутковато.
Слыщенко, служивший когда-то в подплаве, осматривал приборы, включал и выключал свет, запускал моторы, которые работали как ни в чем не бывало, и не мог найти объяснения такой загадочной гибели всего экипажа.
— Ну допустим, — говорил он, — что погрузились на грунт, заснули, и газы убили их. Но тогда как же всплыла подводная лодка? Ведь не святым же духом?!
Распахивая перед собой тяжелые круглые двери, Рябинин шел все дальше и дальше. Остановился только один раз, увидев в тесном коридоре пробивавшийся через щель свет. Откатив в сторону клинкет, он долго всматривался в заросшее бородой лицо гитлеровского корветтен-капитана, который лежал на койке, а из-под его подушки торчал золотой корешок недочитанной книги. Над столом командира вражеской субмарины висел портрет женщины, которая щурила продолговатые глаза и грызла большое яблоко…
— Дальше, — сказал Прохор Николаевич и задвинул клинкет так плотно, что свет уже не проникал в коридор.
И вот, наконец, узкий торпедный отсек. Над головой проходят рельсы для подвоза торпед, высятся баллоны со сжатым воздухом, в глазах рябит от обилия рычагов, штурвалов, каких-то клапанов.
— Кажется, заряжены, — неуверенно произнес Слыщенко.
— Открой, — говорит Рябинин.
— Да здесь не по-нашему, — отвечает мичман, пытаясь прочесть краткие надписи на табличках приборов.
— А ты не читай, ты действуй!
— Попробовать, что ли? — и боцман осторожно начал передвигать рычаги, которые, по его понятию, должны бы откинуть внутренние крышки аппаратов. Он запустил несколько каких-то моторов, в баллонах что-то загудело, потом массивные колпаки откинулись, и в отсек медленно поползли, выпятив стабилизаторы, две густо смазанные торпеды.
Когда показались их тупые тяжелые головы, Рябинин рукой стер с них смазку, сказал:
— Вот это ударники?
— Да, инерционные.
— А вот это? — спросил капитан-лейтенант, показав на выпуклые мембраны, торчавшие на боках торпед.
— Это?.. Я не знаю, товарищ командир.
— Ну так я зато знаю, — сурово сказал Рябинин. — Это акустические торпеды… Задвигай их обратно, мы вполне награждены за нашу сегодняшнюю неудачу. Не от таких ли торпед и погиб мой «Аскольд»?
— Вот видите, — сказал Сайманов, держа в руках раскрытый вахтенный журнал, — здесь командир субмарины занес свою последнюю запись: «Мы настолько утомлены, что, положив лодку на грунт, я разрешил спать всем, оставив унтер-офицера Доббеля дежурить около аппаратов регенерации воздуха»… Потом этот Доббель заснул, как все, и команда постепенно задохнулась от появившихся в лодке газов.
— Это мне понятно, — ответил Прохор Николаевич, — но как же она всплыла?
— Что ж, — улыбнулся контр-адмирал, — и это объяснить можно. Из вахтенного журнала видно, что субмарина должна была вставать в доковый ремонт, но ее неожиданно отправили на позицию. Очевидно, продувная система уже давно потеряла свою герметичность. Прошло несколько дней, и сжатый воздух из баллонов постепенно поступал в цистерны, вытесняя оттуда воду. Наконец наступил такой момент, когда субмарина приобрела нужную ей плавучесть и всплыла наверх…
Когда Рябинин уже уходил, Сайманов еще раз поблагодарил его за службу, велел передать свою благодарность всему экипажу судна-ловушки и, прощаясь, спросил:
— Вы, надеюсь, помните корвет «Ричард Львиное Сердце»?
— Помню… Помню, товарищ контр-адмирал, — повторил он угрюмо.
— А командира его, Эльмара Пилла, вы знаете?
— Слышал от Пеклеванного.
— Так, — сказал Сайманов. — Видите ли, в чем тут дело… Ну а впрочем, скрывать что-либо от вас не считаю нужным. Скажу прямо: полмесяца тому назад «Ричард Львиное Сердце» затонул от попадания торпеды в машинное отделение.
— И никого, товарищ контр-адмирал, не спасли?
— Спасся только один человек — сам командир.
— Один лишь он? — удивился Прохор Николаевич.
— Да, один только Эльмар Пилл. Причем тело его мы и нашли потом на этой же субмарине. Он спал на диване в кают-компании…
Под звездами
Вчера на рассвете прилетел самолет и сбросил в окрестностях замка пристегнутые к парашютам тюки с теплой одеждой, одеялами, палатками и оружием; отдельно была сброшена удобная походная рация и длинная косица вымпела.
Этот вымпел отнесло далеко в сопки, и его долго не могли отыскать. Никонов понимал, что прилет самолета означает начало той заветной связи с Большой землей, о какой он мечтал уже давно, и нервничал:
— Во что бы то ни стало найдите вымпел! В нем наверняка есть какие-то инструкции, может быть, даже письма от Мацуты и Белчо, — говорил он и думал: «А может, и от жены…»
Вымпел только к вечеру принес усталый лапландец Хатанзей, передал Никонову провощенный пакет, а шерстяной косицей яркого цвета повязал себе шею. Никонов долго изучал присланные ему инструкции, но содержанием их делиться ни с кем не стал, — как-то вдруг замкнулся, ушел к себе наверх и, завернувшись в новое одеяло, молча пролежал до следующего утра.