Океанский патруль. Книга 2 - Страница 47

К оглавлению

— Я палку вон там взяла!

— А ты чья же это будешь? — спросил он, оглядываясь на окна избушки навигационного смотрителя.

— Сейчас? — переспросила девочка, точно ее принадлежность к семье зависела от времени.

— Ну, хотя бы сейчас.

— А сейчас я дедушки Степы. А раньше была тети Поливановны. А еще раньше — мамина.

И, щуря васильковые глаза от лучей заходящего солнца, деловито осведомилась:

— А ты кто?

— Я?.. Ну, как бы тебе объяснить… Вообще я — боцман.

— Вот и врешь, — весело отозвалась девочка. — Боцманы все старые, как дядя Антон, а ты совсем еще молодой, и усов у тебя даже нету.

— Же-еня-а! — раздался девичий голос. — Домой!

Сергей обернулся. На крыльце дома стояла внучка Хлебосолова. Тогда он подал девочке спрятанного за спиной зайца и тихо сказал:

— Беги, отдай.

И, счастливая от такого подарка, Женя побежала к дому, еще издали крича:

— Анфиса!.. Анфиса, ты смотри, что мне дядя дал!..

Сережка подобрал брошенную девочкой палку и, сталкивая ею в воду мелкие камешки, пошел следом за Женей. Когда он приблизился к порогу дома, девочка рассказывала Анфисе:

— Вот, говорит, что он боцман. А разве боцманы такие бывают?

Внучка Хлебосолова протянула ему руку:

— Вас, кажется, Сергеем зовут. Здравствуйте!.. Мне дедушка очень много о вас рассказывал.

— О чем же?

— Ну, это секрет!

Прошли внутрь дома. Здесь было все так же, как и в прошлую осень, когда он, получив паспорт, уходил отсюда в море. Но в то же время здесь многое изменилось: на всех вещах чувствовалось заботливое прикосновение хозяйской девичьей руки.

— А где дядя Степан?

— Скоро вернется. Пошел на ялике вехи красить. В углу ворковал что-то свое медный самовар.

— Вы будете чай с нами пить? — спросила Анфиса.

— Буду…

Чай пили с вареньем из прошлогодней морошки и с колобками. Внутри каждого колобка была искусно запечена сушеная слива, — в этом, очевидно, и состоял главный секрет кулинарии Анфисы.

Вначале смущавшиеся друг друга, за столом они разговорились. Женечка-Колосок смешила их своим неистощимым аппетитом к варенью, и нельзя было не расхохотаться, глядя на ее рожицу, выпачканную густым сладким соком «северного винограда».

— Ты маленькая обжора! — шутила Анфиса. — Оставь хоть немного варенья для дяди Сережи.

— Ничего, пусть ест, ведь я не девчонка, — солидно заявлял семнадцатилетний боцман гвардии, удивляясь, что его называют дядей.

— Расскажите что-нибудь о море, — попросила Анфиса.

— Ну что — море! — неохотно отозвался Сережка. — Море как море: волны, качка, ветер, стужа, сухари, консервы…

— И никакой романтики?

— Почему? Романтики хватает.

— А в чем? Неужели в сухарях? — Она засмеялась.

— Во всем! Вот вы, Анфиса («Какое красивое имя!»), поставили самовар, заварили чай, сидите и пьете. А в море? На одном тральщике матроса за борт смыло, когда он попробовал чаю напиться…

— Как же это?

— А вот так: ветер десять баллов, палуба покрыта льдом, волны швыряют коробку с борта на борт, и к тому же леера срублены. Вот он, бедняга, пошел с чайником по палубе, его как подмоет волной за борт — и амба!

Анфиса промолчала, но лицо ее как-то затуманилось.

— Но это еще не конец истории, — улыбнулся Сережка. — Когда первая волна схлынула, вторая с другого борта подошла… Это мне рассказывали те, которые с мостика все видели… Подошла, грохнулась о палубу и этого матроса на корабль снова выбросила. Тут к нему подбежали, вытянули…

— И он остался жив?

— А что ему сделается? Руку вывихнул — и все! Сейчас опять на тральщике служит. Чай, я уверен, в любую погоду пьет.

— Нелегкая у вас романтика.

— Какая уж есть!

— Вот потому вы, матросы, и отчаянные все такие, — сказала Анфиса.

Этими словами она будто хотела напомнить ему о прошлой их встрече. Сережка двинул свои мохнатые белесые брови и сурово спросил:

— Вы мне так и не ответили тогда: сдали экзамен или нет?

— Сдала. С первого сентября уже занятия начинаются.

— И кем же вы решили быть?

— Штурманом тралового флота…

Сережка внимательно присмотрелся к девушке: круглое девичье лицо с широкими дугами бровей, немного курносый нос, гладко зачесанные каштановые волосы. Сама она невысокая, плотно сбитая, с короткими сильными руками и ногами; глаза смеются из-под бровей лукаво, будто дразнятся.

«И эта туда же, — ревниво подумал он, — в море…»

— А сколько вам лет?

— Мне?.. Восемнадцать.

«Старше меня на целый год, — мгновенно прикинул он и тут же решил: — Все равно я старше ее намного. С наше покачайтесь, с наше повоюйте, с наше покочуйте хоть бы год…»

— А что? — спросила она.

— Да так, ничего…

В открытое окно донеслись четкие всплески весел. Сережка выглянул.

Навигационный смотритель, сидя в рыскливом ялике, подгребал к берегу.

— Ого-гой! — крикнул Хлебосолов, заметив в окне Сергея. — Здорово, сынок!

Прогремела цепь прикола, и через минуту, пригибаясь в дверях, в горницу вошел старик. На нем была чистая косоворотка, слегка забрызганная морем, и штаны из чертовой кожи с большими заплатами на коленях.

— Что давненько не навещал нас? — спросил Хлебосолов, ставя в угол ведро с краской.

— Да все некогда, дядя Степа.

— Что так? А моя внучка уж не раз спрашивала о тебе.

— Дедушка! — вскрикнула Анфиса, вставая из-за стола.

— Да, говорит мне: «Дедушка, а дедушка, а скоро Сережа к нам придет?»

— Как вам не стыдно, дедушка!

— А что ты, внученька, — обиделся старик, — разве ж я плохое про тебя скажу когда? И наш Сережа — он тоже хороший парень…