Океанский патруль. Книга 2 - Страница 106

106

Но умрут — не скажут!

Пункт второй

Теперь в стране Суоми было два генеральных штаба, и во главе их стоял один и тот же человек — генерал Айро, о чем знали в то время немногие. В провинции он посылал приказ в соответствии с условиями мирного договора: демобилизация, сдавать оружие, офицеров по домам, — и в этом случае Айро являлся начальником одного штаба. Но вслед за этим приказом, и даже раньше его, долетал до провинций другой: оружие прятать, членов партий перевести на казарменное положение, — и в этом случае Айро был уже начальником второго, неофициального штаба.

Так, например, лейтенант Суттинен был назначен следить за ходом демобилизации в одном полку. Просмотрел списки: на трех солдат-резервистов приходился один, а то и два шюцкоровца. Что ж, резервисты — домой, шюцкоровцы — в казарму. С офицерами — тоже: подобрал только надежных, хорошо знающих местность, уже втянутых в сети заговора. Это было легко, тем более что проверить невозможно — какие они, эти офицеры, а пункт второй мирного договора, заключенного в Москве, вменял финскому сейму в обязанность сохранить определенный контингент своей армии. Эти войска должны были до 15 сентября освободить территорию своей страны от гитлеровцев.

Но этот второй — неофициальный — штаб намеренно (заговорщики понимали это) оттягивал разоружение немецких войск в Лапландии, и только лишь 1 октября финские войска выступили в поход для выполнения пункта второго…

Роту, состоявшую из одних шюцкоровцев-ветеранов, вел лейтенант Рикко Суттинен. Нахлобучив на лоб козырек кепи, он сумрачно шагал впереди колонны.

Холодный ветер сильно дул навстречу, обжигая лицо и открытую шею. По обеим сторонам дороги тянулся чахлый березняк и осинник. Путь колонне часто перебегали пугливые зайцы. Однажды ленивой рысцой протрусил невдалеке поджарый волк и, сев тощим задом на кочку, неожиданно завыл — протяжно и нудно.

Суттинен прогнал волка выстрелом. Ему не нравилось все: эта колдобистая лесная дорога, этот волчий вой, эта трепетная тоска осин и… пункт второй мирного договора. Нехорошие мысли теснились сейчас в голове лейтенанта. Отец, недавно посетивший вырубки «Вяррио», писал, что лесорубы работают плохо, прибыли падают. Да и как им не падать, если целлюлозные комбинаты бездействуют, а главный заказчик, всегда нуждавшийся в строевом лесе, — Германия, вышел из игры, вырубив на прощанье лучшие участки?..

Суттинен опустил верха своего суконного кепи и застегнул его на подбородке. Было мерзко, тоскливо, холодно. Пропустив мимо себя голову колонны, он громко скомандовал:

— Не отставать!

И когда отставшие солдаты, бросив собирать клюкву, подтянулись, Рикко Суттинен снова пошел впереди отряда.

Сейчас его тревожило даже не это. Только вчера он узнал о восстании лесорубов, предводительствуемых каким-то капралом, и эта весть повергла его в смятение. Мало того, что лесорубы бросили хозяйские вырубки и с топорами пошли выполнять пункт второй, не дожидаясь, когда за это возьмется армия (что уже говорит о непростительном своеволии), но если бы только это! А то ведь…

«Революция в лесу, вот что, — трезво думал Суттинен, — по всей стране идет шатание, программы новых партий еще только выявляются, достаточно одной искры, чтобы…»

— Не растягиваться! — повторил он команду, боясь высказать то, что таилось за этим «чтобы», и даже подсчитал ногу: — Юкс, какс, колмэ!..

Потом, отвинтив горлышко фляги и перехватывая завистливые взгляды капралов, Суттинен отхлебнул водки. Лес начинал редеть, быстро темнело. Кругом не было видно ни одного огонька, и от этого звезды, трепетно разгоравшиеся в ночи, казались еще выпуклее, еще ярче. Приближалась полоса, за которой могли встретиться немецкие гарнизоны.

Скоро дорога вышла на развилок, где высился столб, фанерные стрелки которого показывали: направо — деревня Куусиниеми, влево — Коккосалми.

И здесь же, на развилке, стояла телега с высоко задранными оглоблями. Лошади не было, а на замшелом камне сидел старый сгорбленный финн-крестьянин, которого трудно было даже отличить от камня.

— Чего ты сидишь здесь, старик? — спросил Суттинен.

— Жду свою лошадь.

— А где она у тебя?

— Там, — и старик махнул рукой в сторону Куусиниеми.

— Так что же ты ждешь?

— Лошадь…

Суттинен нетерпеливо топнул ногой, обутой в брезентовый сапог.

— А почему она у тебя там, — он тоже махнул рукой вправо, — а твоя телега здесь?

— Лошадь отобрали немцы.

— Значит, они стоят в Куусиниеми?

— Да.

— Так иди за ней в Куусиниеми.

— Зачем? — ответил финн. — Я жду лошадь из Коккосалми, — и он опять махнул рукой влево.

Суттинену захотелось ударить старика, но ударить его — это все равно, что ударить камень.

— Я жду лошадь из Коккосалми, — слегка усмехнулся крестьянин, очевидно, поняв состояние офицера. — Там стоят наши лесорубы: они обещали забрать лошадь у немцев. Внук приведет ее сюда, и я поеду дальше,..

— Так, значит, лесорубы в Коккосалми? — спросил Суттинен.

— Да, но скоро уйдут…

Лейтенант снова приложил к губам флягу. Вытерев подбородок рукавом шинели и морщась, он задумался:

«Надо идти, но куда?..»

Думал он недолго, и через несколько минут рота лахтарей уже шагала не в Куусиниеми, где находились немцы, а в Коккосалми, где стояли лесорубы…

Коккосалми — небольшая деревушка, окна которой светились прямо в озеро, заплывшее ледяным салом. Мысок, на котором в беспорядке раскинулись убогие избы, с трех сторон окружен водою. Узкий, заросший кустами перешеек, как мост, соединяет селение с берегом. Суттинен сразу оставил здесь засаду, чтобы ни один ляскхикаппинец не мог уйти из деревни.

106